Когда я вошел в храм, он уже был полон людьми. Я не стал проталкиваться вперед, а встал немного справа, как положено мужчинам, и стал слушать службу. Многие были с букетиками вербы, и глядя на них, я пожалел, что у меня его нет, все-таки вербное. И тут, как бы читая мои мысли, ко мне подошла старушка, и поздоровавшись ("Я не узнала Вас , Вы в такой простой одежде!") протянула мне такой красивый плотный букетик вербы, что я невольно залюбовался им, поотказывался, конечно, немного для приличия, но в душе был рад- надо же, так удачно меня узнали, и вот - только подумал о вербе, а она уже тут!

Стоя на службе, как жених на свадьбе, я то опускал вербу, то поднимал ее как младенца на руку и всё думал- как сейчас начнут освещать,и что нужно подсуетиться, чтобы попала вода, но одновременно одергивал себя, т.к. мне предстояла исповедь и я не хотел забить себе голову суетой, и никак не мог сосредоточится на главом- какие грехи помянуть, и как постараться быть лучше. Мысли сбивались, и я начал, как всегда в таких случаях, читать про себя  Иисусову молитву.

Так продолжалось довольно долго. Внутренняя борьба, наконец, кончилась, и я начал вслушиваться в слова службы, крестясь, когда все крестились. Подарившая мне вербу старушка, возбудивщись от присутствия депутата, постоянно подходила, и наклонившись шептала всякий вздор, типа "вы не уходите, будут святить", " а батюшка увидел, что я без зеленого платка, и выговорил мне" и т.д. и т,п. , пока, наконец, не перешла к главному- что надо протезировать зубы, а денег нет, и не могу ли я, как депутат, что-то для нее сделать.

Мне было досадно, что даже в церкви, готовясь к Причастию, не дают мне покоя. Но букет вербы не позволял мне отойти от назойливой бабки, и я стоял, кивал молча головой, и думал про себя, что перед исповедью нельзя злиться, и, стало быть, надо так вот стоять и слушать её. Наконец, сзади раздался язвительный шопот: "Мы вам не мешаем?!", и старушка, ойкнув, отошла от меня. Я стоял, мучаясь с желанием повернуться, посмотрев "кто такой умный", и понимая, что это будет совершенно лишним. Минут через десять я , наконец, совладал с собой, и вновь стал думать о службе. Я представил себе Лазаря, выходящего из пещеры по велению Христа, затем как Христос выгоняет торговцев из Храма (не забыв подумать, относится ли к этому современная тоговля свечами и иконами), затем мельком взглянул на свой букет вербы и удовлетворенно подумал, что он очень хорош, и зря я рассердился на назойливую бабку, ведь она, наверняка, отдала мне свой букетик, а сама осталась без вербы.

Стоя так, и путаясь  в мыслях, я вдруг почувствовал, что кто-то дергает меня снизу за рукав. Я опустил голову и увидел мальчишку лет пяти в старенькой курточке (я мысленно назвал его "Беспризорником") и куцым, драным букетиком в три веточки вербы в руке. Он дергал меня за рукав, и что-то говорил. Я наклонился к нему и услышал: "А ты дашь мне свой букетик?". Я не понял, и переспросил: "Что?" "Ты дашь мне свой букетик?,- настойчиво спросил малыш.- А я тебе дам свой.". Я смешался. Обмен был явно невыгодный, тем более, что я уже так порадовался приобретению, и мысленно его уже и освятил, и принес домой. Я представил себе, как я приношу домой эти драные три веточки, и меня это покоробило. Но тут же, откуда-то сверху, меня пронзила мысль, что я пожадничал, и я радоваться должен, что на пути к исповеди, мне подвернулся этот "Беспризорник" с его тестом "на вшивость". Все это заняло долю секунды и я сказал"Конечно, бери!", и отдал ему свой букет, а себе взял его ободранные веточки.

Все дальнейшее время я анализировал случившее с нравственной стороны. Я стоял в храме, пел хор, пахло ладаном и у икон ярко горели свечи. Я думал так: "Незнакомая почти бабулька отдала мне свой букет вербы, хотя видно, что она с любовью его подобрала, и принесла в храм. Это поступок с ее стороны, даже отбросив все разговоры про зубы. Я посчитал его своим. Но Господь дал мне шанс понять, что хорошо не это, а то, что я отдал его мальчишке. И красота букета не в нем, а в человеке. И кто знает, кто был этот ниоткуда взявшийся "беспризорник", а может, сам Господь?" Стоя так, я думал, что я хорош, и правильно ответил на "проверку". А где-то вторым слоем- я чувствовал, что и часу времени не имеет человек, чтобы не совершить греха. Как же я выдержу от исповеди до Причастия, если даже на службе я уже искушаем столькими грехами? Господи, помоги!

Между тем, служба подходила к концу. Я поймал себя на мысли, что мальчишкин букет не так уж плох, особенно, если учесть, что у большинства нет и такого. И стоило мне так подумать, как открылись врата и из алтаря стали выносить огромные чаны с вербой. Один, два, три, пять. Стало понятно, что вербы столько, что хватит всем, и маленькие букетики, у кого есть они, у кого нет- не имеют никакого значения. Более того, так как эта верба с алтаря, она мгновенно стала в умах верующих (и это чувствовалось), более важной, чем все их букетики, на которые, может быть, попадет святая вода, а может, и нет. И все как-то подались вперед, а я вдруг подумал, что вся эта борьба, и рассуждения о вербе, скрытая жадность, и показное благородство- все это Кто-то, посмеявшись, опрокинул. " И будут последние первыми, и первые последними", ибо  "Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное…»

Я посмотрел на свои ободранные три веточки вербы, и они показались мне чудо как хороши. Нет тех, кто ближе Богу, и кто дальше. И Он с улыбкой смотрит на меня, и раздает всем подряд вербу.